We have nothing to say. The blood flows out of the walls as if it were wounds, wounds, eyes gouged out. There is this crowd outside, this dense, headless crowd. They eat without heads, they drink without heads, they dream without heads. The city stretches at the foot of the mountains, it is ugly, it is polluted, there are cars everywhere. From the room where I am, I hear the noise of the cars, there are on the main street big trees whose branches move with the wind, every day the sky is blue, it never changes color. I gave food to the birds this morning, for no reason, just because these birds were waiting, they were hungry, and I could give them food, but that doesn’t mean anything. Every day I am alone, I draw, I read, I think, I started a book called The Desert of the Tartars by Dino Buzzati, an Italian writer, it’s interesting. Here in this city, alone, in my apartment, far from everything, I manage to write and read a little, but I don’t share what I read or what I do with anyone, because there is no one. At night, lying on the terrace, you can see stars in the sky, you, me, all of us, are exactly like those stars, there is no difference. The flesh of the body is the flesh of the star, the stars are the fire that eats the flesh, it doesn’t make sense, I don’t know what an animal is, I don’t know what a human being is, I forget everything, I am already old. Being old is normal, it is death that enters me slowly, every day, and eats me alive. It eats me as each animal eats another animal, it is an endless cycle. I don’t want to be loved, I don’t want to be hated either, I think that the emotions of others leave me cold, they don’t concern me. It is as if my body is in a kind of box, a coffin perhaps, and it waits. And while waiting, it invents things, it revisits things from its childhood. Because childhood is in fact an animal state, it is only afterwards that we become what we call a human being, that is to say someone who is already almost completely dead.
Нам нечего сказать. Кровь стекает со стен, как будто это раны, язвы, вырванные глаза. Там вон та толпа, эта толпа танцует, безголовая. Она ест без головы, пьет без головы, мечтает без головы. Город раскинулся у подножия гор, он уродлив, он загрязнен, повсюду стоят машины. Из спальни, в которой я нахожусь, я слышу шум машин, на главной улице растут высокие деревья, ветви которых двигаются вместе с ветром, каждый день небо голубое, оно никогда не меняет цвета. Сегодня утром я дал птицам поесть без всякой причины, просто потому, что эти птицы ждали, потому что они были голодны, и я мог дать им поесть, но это ничего не значит. Каждый день я один, я рисую, читаю, думаю, я начал книгу Дино Буццати, итальянского писателя, под названием “Татарская пустыня”, это интересно. Здесь, в этом городе, в одиночестве, в своей квартире, вдали от всего, я могу писать и немного читать, но я ни с кем не делюсь тем, что читаю, тем, что делаю, потому что там никого нет. Ночью, лежа на террасе, я могу видеть звезды на небе, ты, я, все мы точно такие же, как эти звезды, нет никакой разницы. Плоть тела – это плоть звезды, звезды-это огонь, пожирающий плоть, это бессмысленно, я не знаю, что такое животное, я не знаю, что такое человек, я все забываю, я уже стар. Быть старым-это нормально, это смерть, которая медленно входит в меня каждый день и съедает меня заживо. Она ест меня, как каждое животное ест другое животное, это бесконечный цикл. Я не хочу, чтобы меня любили, я тоже не хочу, чтобы меня ненавидели, я считаю, что эмоции других людей оставляют меня холодным, они меня не касаются. Как будто мое тело находится в каком-то ящике, может быть, в гробу, и оно ждет. И в ожидании он что-то изобретает, он пересматривает вещи из своего детства. Поскольку детство на самом деле является животным состоянием, только после этого человек становится тем, что называется человеком, то есть тем, кто уже почти полностью мертв.
Ivan de Monbrison
Ivan de Monbrison was born in Paris one century after the birth of the painter Matisse and just before some bald apes set their feet on the moon, and put a flag there.
Himself is just a poor fellow plagued by psychotic disorders.
He has found in poetry a medium to conjure his delirium into, if possible,
meaningful words. He writes in many languages because none of them is really his own, probably as a consequence to his autistic tendencies. Back in school, most teachers thought he was a total idiot, maybe they were right, but even an idiot has the right to write poetry, I guess.
Cosmic Double 